Татьяну Бинде обычно видишь на фотографиях ее великого мужа или в спортивном зале — тренер по йоге, она магнитом притягивает к себе самых разных людей, но в особенности людей искусства, которые чувствуют в ней свою, даже если не знают, что перед ними бывшая актриса рижского ТЮЗа. Она ушла из профессии на долгие годы — и теперь вернулась, пусть в маленьком эпизоде, зато в картине, отобранной в конкурс Каннского кинофестиваля и побывавшей на фестивалях в Торонто, Лондоне и Сараево; в картине, которую купили для показа Италия, Германия и Франция, Индия и Япония, Новая Зеландия и Аргентина, Турция, Исландия, Индонезия, Чили и как минимум два десятка других стран.
Таня, как и автор повести «Два прокурора» Георгий Демидов (1908-1987), из Харькова. Поэтому смотрела фильм с особым чувством:
— Мы пошли всей семьёй. Но дело в том, что, когда я попросила дочь купить билеты, их практически уже не было. И мы взяли второй ряд.
— Что, в общем-то, не лучший вариант для кино.
— Конечно. И мы немножко переживали. Но у нас был эффект присутствия. Казалось, что мы там, внутри. Гунар вообще судорожно вцепился в ручки кресла. Хотя он критикан большой, ему ничего не нравится. Или, скажем так, редко что нравится. Здесь его поразил стиль — документально-игровой, аутентичный — и что от этого стиля не отошёл ни на шаг режиссёр.
Ты действительно видишь перед собой Освенцим без печей,
как назвал в своё время Георгий Демидов всю эту систему.
И делается страшно, потому что
это и про сегодняшний день.
Я смотрела и думала о Навальном, когда персонаж Александра Филиппенко в тюрьме говорил — они скажут, что я от сердечной недостаточности умер. Об отравлении Литвиненко и Скрипалей. Об украинских замученных пленных. На улице хорошая погода, я хожу, фотографирую облака, утешаю близких, у которых внутри все вибрирует от того, что творится в мире.
А во втором ряду зло настолько осязаемо, настолько реально!
И сидел Гунар, ему 91, мне, значит, за 60, зятю и дочке 30. А сегодня мне дочка пишет — через паузу, несколько дней прошло уже после показа: «Мама, какое кино!» Я никогда не думала, что ее это так тронет, молодежь, она живет другим, да? А тут вдруг понимаешь, что им это тоже важно, очень важно. Я жду, когда «Два прокурора» выйдут в прокат, мы уже с мужем решили, что мы пойдём ещё раз смотреть, с дочерью тоже. Вот так.
— Вы Демидова цитируете, вы из тех немногих людей в стране, кто его читал. «Двух прокуроров» у нас точно не купить.
—А мне Машенька откуда-то привезла, моя прекрасная ученица [] Мария Данилюк, когда узнала, что я буду сниматься у Лозницы. Знаете, что меня первым делом зацепило? Что он харьковчанин, Георгий Демидов. Как и я. И тот Харьков, в котором я жила, был потрясающе творческий город. Я занималась в Театре чтеца, который создала и вела Зара Тевелевна Довжанская, совершенно уникальная женщина, великая. Народный театр, куда приезжали из Ленинграда, из Москвы люди — представляете? Зара Тевелевна была моим учителем, учителем с большой буквы — не в только в актерском плане, но и в плане, я бы сказала, духовном. Она меня готовила перед тем, как я поступила в труппу Адольфа Шапиро. А одним из ее учеников был Владимир Заманский. Помните такого?
— Конечно.
— Он ведь тоже сидел в сталинские время. Как раз под Харьковом и сидел, на стройке работал. И вот там он познакомился с Зарой Довжанской и решил стать актером.
— Все это причудливо и странно. Смотришь «Двух прокуроров» Лозницы — вспоминаешь сразу «Проверку на дорогах» Германа. А там как раз Заманский в главной роли.
— Чудесный фильм. Заманский, конечно, был бы сейчас актер Лозницы. Ему бы даже ничего не пришлось играть. Потому что он .
— А как вы стали актрисой Лозницы?
— Мне позвонили из кастингового агентства — «Ого-го, ты знаешь, что тебя Сергей Владимирович выбрал? Без кастинга?» А я не знала. И что это «ого-го», не знала, если честно.
Впервые мы встретились в августе 2024-го. Я пришла живьем ему показаться, поговорить. Он меня фотографирует и спрашивает — что у вас за фамилия такая? Говорю: да муж вот подарил.
— Великий муж.
— Да. Сергей Владимирович говорит, ну как же, как же, знаю Бинде, видел его работы.
Очень такая теплая была встреча. Вот тогда он мне несколько слов сказал о Георгии Демидове — что это был физик, ученик Ландау. И добавил, что мне пришлют сценарий. Но мне этого мало. Если, кроме сценария, есть повесть, значит, мне надо ее прочитать. Но, к сожалению, книга эта до меня добрались уже после съемок, очень долгий путь у нее был. Я за это время несколько других вещей Демидова прослушала в аудиоисполнении. И прочитала биографию.
Невообразимые люди жили в ту ушедшую эпоху, я вам скажу.
В 1938 Демидов получил от трибунала первый срок, 8 лет. Потом ему добавили и еще дальше, на Колыму, сослали. Там в лагере даже лампочек электрических не было. А он же выдающийся физик был, физик-химик. И вот представьте, он додумался, как перегоревшие лампочки оживлять, восстанавливать.
Он говорил, есть было нечего. Ели мертвых людей. Освенцим без печей…
Ему все добавляли и добавляли сроки. Но был момент, когда его всё-таки его наградили за все эти его инновации всевозможные. Выделили одежду какую-то, обувь из того, что по ленд-лизу присылали. А он отказался брать, сказал, не нужны ему американские обноски. Гордый человек был. Как в «Балладе о гвоздях» [] — «Гвозди б делать из этих людей: Крепче б не было в мире гвоздей».
— Говорят, Шаламов списал с Демидова героя одного из «Колымских рассказов».
— Даже нескольких. И единственную свою законченную пьесу, «Анну Ивановну», ему посвятил. Они были дружны. А когда Демидов вышел из лагеря, у них завязалась переписка. Но со стороны Шаламова был очень такой менторский тон по отношению к Демидову как к литератору…
Я безумно счастлива, что я попала в этот проект. Хотя я на экране несколько секунд провела и три фразы сказала.
Я себя и не увидела толком.
— Зато в фильме вы единственная женщина «с фразами».
— Кажется, да. Но самое интересное, что я и голос свой не узнала. Сначала подумала, что меня дублировали. Потому что всё время Лозница говорил — что вы тянете слова, суше надо, суше.
— А у вас Харьков, вы поёте.
— Не знаю. Я Маше Данилюк говорю — Маша, голос-то не мой. А она отвечает: скорей всего, они не дублировали, они ускорили, сжали ваш голос. Маша много в озвучании работает, все об этом знает.
— Таня, а вы же давно из актёрской профессии ушли. И вот вернулись. Это как умение на велосипеде ездить — на всю жизнь, да? Вышла на сцену, вошла в кадр, и уже как дома?
— Всё началось весной прошлого года. Это была идея Маши — «А что, давайте пойдем, встанете в агентство». Ну пошли, встали. И на меня появились запросы. Первый был из Австрии, на рекламу орешков. Там был огромный кастинг. В Латвии, Литве, Болгарии, по-моему. Я попробовалась. Мне сказали, что через неделю скажут, да или нет. Через неделю ничего не сказали.
Прошёл месяц, мне звонят и говорят, а вы знаете, заказчик выбрал вас.
В Литве мы снимали. И только закончили, директор агентства говорит: а вот ещё эстонцы фильм «Наша Эрика» делают, про велосипедистку Эрику Салумяэ, режиссер Герман Голуб, там есть для вас маленький эпизод. СССР, юг, вы — администратор гостиницы…
Вот так, с подачи Маши, я вернулась в профессию. В которой когда-то, в театре Адольфа Шапиро, я не раскрылась. Не сложилось там моя карьера. Зато сложились прекрасные отношения с моим фотографом, который стал мне мужем. Знаете, я была первая, которая снялась обнажённой в рекламе, и это была какая-то комсомольская, молодёжная газета, целый разворот, и страховая компания заказала, значит, Бинде фотографию. И я придумала, что я голая, но сверху на меня падает шуба, страховая компания же. И я встала на одну ногу, вторую поджала, и кроме вот этого силуэта — нога, бедро, рука, тянущаяся вверх, — ничего видно не было. Адольф Шапиро, посмотрев на эту фотографию, сказал — а я думал, что она жрица слова. А до этого действительно много читала со сцены, я первая в Риге читала Реквием Ахматовой, я читала стихи Мандельштама и Вациетиса, я сотрудничала с рижским концертным объединением, у меня там были программы, параллельно с театром. И детский театр пластики у меня был, и Бинде у меня был. А у Шапиро только какие-то проходные роли…
— А ваши съемки у Лозницы — они какими были?
— Репетиция с костюмами была назначена в сентябре. Через месяц где-то после нашей встречи. И
я всё время пыталась понять, что я есть, кто я есть — функционерша партийная, Фурцева? Мучилась, мучилась, крутила-крутила, а выкрутить ничего не могу.
И вот меня в костюм какой-то одели, папку красную в руки дали, и у нас первая проба с Александром Кузнецовым. У него не получается, у меня не получается, я не понимаю, что от меня хотят, Лозница мне пытается помочь, а Марек Цидорович, помощник его, первый ассистент, вижу, недоволен.
Ну, пробы прошли, буквально через день-два звонит мой агент — «Тань, а вы можете подъехать? Надо ещё одну пробочку сделать». Еду в Ригу вся на взводе, а на дороге пробка огромная из-за колонны военной техники — в те дни проходили учения Namejs 2024. Я еще напряжённее стала.
Подхожу к Сергею Владимировичу, говорю: Марек, да? «Ну, чуть-чуть, чуть-чуть. Не обращайте внимания», — очень деликатно отвечает Лозница. И меня гримируют, там что-то ищут, прическу, костюм, туфли. И я жду своего выхода, пока других пробуют. Взвинченная уже до края. И идёт этот Марек навстречу. «Татьяна, вы готовы? Сейчас будет ваша проба. Вот ваша папка». Я вот в этом настроении говорю — а почему она белая? Что такое? Папка должна быть красная! Что такое? А Лозница начинает выглядывать — давай снимай, снимай, снимай. Марек сам эту пробу снимал. И это была чудесная проба, на мой взгляд, лучше, чем потом уже съёмка. Съёмка на Латвийском радио была, в семь утра грим, в восемь, по-моему, мы начали, очень много дублей было, около 20. И закончили в десять наш эпизод.
Но это же не всё. Между пробами и съемками открылась выставка «Gunārs Binde 100-90», где была и наша совместная с Гунаром серия «Полёт». И я сказала об этом всем — в первую очередь, Лознице. Он говорит, да-да-да, как только будет время, мы сходим. И перед съёмками как раз они время и нашли. И этот Марек, он был очень впечатлен. Стал просто другой человек по отношению ко мне. Вот такое было переживание, очень интересное. Крошечный эпизод. Три фразы.
— А вы болели за фильм, вы знали, что он в Каннах на фестивале?
— Очень болела, хотя
я даже не знала, как он выглядит, этот фильм. Откровенно говоря, я немножко боялась в нем разочароваться.
— А вы точно знали, что будете в кадре, что ваш эпизод не вырежут?
— Нет, уверенности не было. С другой стороны, я думала, что если уж я единственная женщина со словами, то, наверное, меня не вычеркнут. В общем, билеты были месяц назад куплены, на второй ряд, и то с трудом.
Посмотрим, что будет дальше, что подыграет судьба. Я думаю, что жизнь — это такая классная штука, она так вышивает интересно, такие причудливые у нее узоры. Мне очень нравится то, чем я занимаюсь, у меня есть какие-то свои планы, свои надежды.
Я в кастинговых агентствах везде пишу, что не участвую в массовках, только роли второго плана, на главные не претендую. Не знаю, будет ли что-то достойное, интересное, яркое, характерное, но мне бы этого хотелось.
