Скрипачка Виктория Муллова: «Просто не верится, насколько мне повезло в жизни»

У Виктории две скрипки, Страдивари Jules Falk с металлическими струнами и Гваданини с жильными, чтобы исполнять старинную музыку; скрипачи обычно выбирают что-то одно, но «обычно» — это не про Муллову, Муллова — это отдельный разговор. Как сказал когда-то ее знаменитый коллега Сергей Крылов, добавив: «Если бы она взяла половник и кастрюлю в руки и играла бы с их помощью в барочном стиле, уверен, и это было бы талантливо».

Жизни у нее тоже две. В первой, советской, она была девочкой из Подмосковья, потом студенткой Московской консерватории, ученицей великого Леонида Когана, победительницей двух престижнейших международных конкурсах, имени Сибелиуса и имени Чайковского, делегатом съезда ВЛКСМ… а потом исчезла из гостиницы в Финляндии, оставив на кровати драгоценный инструмент из Госфонда, добралась до посольства США в Швеции и осталась на Западе.

В этой второй жизни, начавшейся 40 лет назад, Виктория не только знаменита, востребована, любима, но и свободна. Играет, что считает нужным. Дает столько концертов, сколько надо ей самой. Записывает альбомы тогда, когда чувствует, что время пришло. Такую свободу — творческую — тоже надо было завоевывать. Виктории это удалось; впрочем, кажется, ей удается все и всегда.

— Когда читаешь вашу биографию, все время себе напоминаешь, что это не сценарий голливудского фильма, что речь о конкретном человеке, которого можно 15 января в «Дзинтари» послушать. А как вы вспоминаете свои конкурсные триумфы, свой побег из СССР, полный приключений? До сих пор мурашки по коже?

— Это так давно было. Очень-очень давно. И как будто не мной. Как будто другая жизнь была. Я мало вспоминаю об этом, но если иногда вспоминаю, то мне не верится, что все это происходило в реальности. Этот побег… Меня часто спрашивают, что я чувствовала. Что я могу сказать? Что для меня это большая радость была.

В тот момент, когда все свершилось, когда я пересекла границу Швеции со стороны Финляндии, чтобы попросить убежища, — в тот момент страх уже прошел. Страх весь был при подготовке к побегу.

Потому что нельзя было ошибиться, нельзя было все продумать на 99% — это был уже риск большой. Все должно было быть продумано на 100%… И до последней минуты, пока я не получила заграничный паспорт в Москве, — а выдали мне его буквально накануне поездки в Финляндию, то есть до этого я не знала, получу паспорт, не получу, — все было на нервах. Но потом пошло как по маслу.

— Вы как музыкант очень изменились с тех пор? Бывает, что слушаете свои записи и понимаете, что сейчас сделали бы все иначе?

— Конечно. Постоянно. Иногда даже удивляюсь, что это я играла. Некоторые записи мне ещё как-то нравятся. Совсем некоторые. Но даже Концерт Сибелиуса, который большой популярностью пользуется (.), я теперь играю немножко по-другому.

— Скрипка — как она вообще в вашей жизни появилась? По вашему желанию или родительскому?

— По родительскому. Мне было 4 года. Я не знала, что такое скрипка, никогда её не видела, даже по телевизору. Я не помню той минуты, когда мне скрипку показали. Мама просто повела меня к педагогу в маленьком городе [] в Подмосковье. А папа, хоть и не был музыкантом, ходил со мной на занятия и следил, чтобы я дома делала все именно так, как мне говорили.

— Есть человек, про которого вы можете с полной уверенностью сказать — «Он оказал влияние на всю мою жизнь»?

— Ой, этих людей было очень много. Мой муж, например, большое влияние оказал — Мэтью Барли, виолончелист, он, наверное, в Латвии очень известный, потому что много у вас играл. Без него у меня все сложилось бы абсолютно по-другому — и в музыкальной жизни тоже. [] Клаудио Аббадо, как совершенно гениальный музыкант, большое влияние оказал, но это было давно, с 86-го года по 91-й, в те пять лет, когда мы были вместе. У меня сын от него, Миша.

— Как вам вообще удалось совместить блестящую карьеру и воспитание троих детей? Это звучит как фантастика.

— Знаете, это было очень легко. Хотя мне все говорили, и Клаудио тоже, что это несовместимо — семейная жизнь и карьера, что все пойдет крахом, что я все погублю, все разрушу. Но все случилось с точностью наоборот. Потому что

я всех своих детей брала с собой в турне, причём с младенческого возраста — им было два месяца, а они уже со мной путешествовали и в Японию, и в Америку, и во все другие страны.

Я не делала из этого большой проблемы. Они были со мной на репетициях, а пока я играла концерты, оставались под присмотром в гостинице. Все это можно организовать, было бы желание… Я помню, что начинала заниматься скрипкой сразу после больницы, я забавляла своих грудных детей Бахом… У меня есть видео: Мише два месяца, он лежит на полу, между моими ногами, и смотрит, как я играю…

— Как вам кажется — вы сейчас можете все сыграть? Любой репертуар?

— Трудно сказать, я ведь не все произведения играю, а только те, что мне нравятся. Концерты Венявского, например, не играю: эта музыка не вызывает у меня желания ее учить. Но

очень жалею, что еще не выучила концерты Петериса Васкса. Я этого хочу, он тоже этого хочет. И ждет.

Надеюсь, что, может быть, в следующем году получится.

— Насколько вы вправе распоряжаться своим временем и своим репертуаром? Вообще, насколько вы принадлежите себе?

— Сейчас все хуже и хуже становится в этом смысле. Потому что очень многое из того, что раньше делал менеджер, теперь приходится делать самой, даже думать о том, на какие рейсы билет брать — административная деятельность вся переместилась в Интернет, в компьютер. В почте нескончаемые письма, на которые надо отвечать, всё важно, все срочно. Или интервью:

присылает, например, вопросы журналист и хочет получить от меня готовый текст. То есть, по сути, я сама становлюсь журналистом, сама создаю свою историю. Таких интервью, как у нас с вами сейчас, очень мало.

И так далее и тому подобное. Всё время нужно что-то делать, с утра до глубокой ночи, когда уже спать давно пора. Это очень-очень тяжело, сил на все не хватает, просто руки опускаются. Не успеваешь выкроить время для себя. Не успеваешь иногда заниматься даже!

— Простите, а свои соцсети вы тоже сами ведете? У вас такой хороший Instagram!

— Сама, да! (.) Вот как раз за пять минут до вашего звонка заглянула туда посмотреть, что происходит… Вообще, мне нравится Instagram.  Музыканты там иногда очень хорошие записи ставят, много философии, много интересных каких-то вещей. И очень меня животные в «инстаграме» забавляют! Я когда вижу с утра видео с собаками и кошками, у меня настроение повышается, настолько там смешно всё. День начинается с хорошего всегда!

Я считаю очень важным, чтобы человек свой Instagram вел.

Потому что есть артисты, музыканты, других профессий люди, которые нанимают кого-то на эту работу. Но это же сразу видно! Личности, индивидуальности совсем не чувствуется. Мне кажется, даже если пару строчек самому написать или выбрать, и то лучше будет.

— А ещё в «инстаграме» видно, какая вы красивая. Для вас важно, как вы выглядите на сцене?

— Конечно. Думаю, это для всех важно, а для женщин, наверное, особенно. Но годы идут, мне уже 65. В 25 лет фотографии были бы другие. ()

— А кто создаёт ваш сценический облик?

— В смысле — кто создаёт?

— То есть тут вы тоже сами.

— Да, я сама решаю, что надевать на концерт. Это зависит от программы, от того, какой зал, большой или маленький, играю ли я с пианистом, с оркестром или соло. Поэтому выбор за мной. Выбрать есть из чего. ()

— Вам нравится процесс выбора или немножко завидно, что вашим коллегам—мужчинам в этом отношении жить гораздо проще?

— Им проще, разумеется, зато у женщин есть возможность с красками поиграть. В красном платье на сцену выйти, например. Такие яркие цвета мужчины себе не позволяют. А иногда это хорошо. Особенно если с оркестром выступаешь и все вокруг в чёрном.

— Вы помните лучший комплимент, который слышали в свой адрес?

— Лучший комплимент — когда люди понимают по музыкальной части что-то.  Не просто восхищаются моим альбомом или концертом, но осознают, что именно я хотела выразить. И ещё когда детям нравится. Не обязательно моим детям, вообще детям на концертах. Потому что дети не будут врать, мне кажется.

— Наверное, это непросто, когда в семье сплошь люди искусства — вы, ваш муж, ваши дети… Нужно ли говорить близким всю правду о том, что вы думаете об их творчестве? Или поддержка важнее правды?

— Абсолютную правду. Хотя мне легко говорить, поскольку дети у меня… (.) Моя младшая дочка — она танцует в Королевском балете в Лондоне, и когда я слышу от знающих людей, что от нее нельзя глаз оторвать на сцене, настолько у неё яркая индивидуальность, то я понимаю, что так оно и есть. Я тоже это вижу. И не потому, что я мама её.

Средняя дочка, Катя — музыкант. И Надя, кстати, хороший музыкант, она хоть и балерина, но потрясающе поёт и играет на гитаре. А Катя живет в Берлине, и у неё другая страсть — она диджей, занимается электронной музыкой. Мне очень нравится то, что она делает, она очень талантливая во всех отношениях, и музыку пишет, и стихи, и рисует замечательно. А Миша вообще необыкновенный. Он джазовый басист и композитор, у него своя группа, и я считаю, что он превзошёл меня в моём таланте намного. Намного!

— А сама себе вы когда-нибудь говорили блоковское: «Сегодня я Гений!»?

— () Никогда! Да, бывает, что я слушаю запись, которая, может, еще не вышла даже, и в какие-то моменты очень-очень горжусь тем, что я выражаю в звуке. Но гением я себя не считаю и не называю.

Гений — слово, которое употребляют сейчас слишком часто. А зря.

— Самые счастливые моменты вашей жизни — они связаны с музыкой или с частной жизнью, с семьёй?

— Таких моментов очень много — когда просто не верится, насколько мне повезло в жизни. Просто не верится. У нас очень сплоченная семья, очень любящая, и это самое-самое для меня ценное. Более ценное, чем музыка. Хотя музыкальные связи мне тоже очень дороги.

— В «Дзинтари» вы дадите концерт с пианистом Рейнисом Зариньшем. Как возник ваш дуэт?

— Сначала Рейнис играл с Мэтью, моим мужем, и когда оказалось, что пианист, с которым я записывала сонаты Бетховена, не может поехать со мной на гастроли в Корею, я пригласила Рейниса. После этого у нас много других выступлений было — в Италии, во Франции, в Англии, даже в Китае месяц назад, в Шанхае! Рейнис мне очень нравится, очень. А когда я пошла на его концерт в октябре, — он играл в Лондоне Мессиана, — я вообще в таком восторге была! Это был один из лучших концертов, что я когда-либо слышала. Что-то совершенно необыкновенное. Мурашки по коже. Я считаю, это большая удача — что я могу с ним работать.

— Чтобы составить хороший дуэт, обязательно нужно думать схоже, иметь одинаковые взгляды на музыку и на жизнь?

— На жизнь — это я не знаю, но на музыку да, обязательно.

— По вашему опыту, по вашим наблюдениям и ощущениям, кто на кого больше влияет во время концерта — публика на исполнителя или исполнитель на публику?

— Исполнитель на публику, конечно.

У каждого человека свой вкус, и каждому прийтись по вкусу невозможно. Поэтому я играю, как мне нравится.

Естественно, когда и публике нравится, это большой плюс.

— А вы любите ходить на чужие концерты и спектакли? И если да, то кто вы в зале — строгий критик или благожелательный зритель?

— Нет, на концерты я хожу очень мало, но, чтобы послушать, например, как Григорий Соколов играет, даже в другую страну поеду. На свете много хороших, известных исполнителей, но если тебя их музыка не трогает, то и особого интереса не вызывает. А чтобы трогало,

музыкантам нужно что-то такое иметь… как бы сказать… от Бога. То, что нельзя объяснить, а можно только почувствовать — даже кожей.

Когда играет Григорий Соколов, всё моё тело словно вибрирует. Для меня это очень важно.

— Есть такое утешительное мнение, что жизнь начинается после пятидесяти, а после шестидесяти становится по-настоящему хорошей…

— Знаете, это очень верное мнение, потому что в 50 лет я просыпалась ночью от страха, что мне скоро умирать, а сейчас, после шестидесяти, этого нет.

— Какие у вас виды на себя в будущем? Лет эдак через 10-15-20?

— Я стараюсь не думать об этом. У меня вообще никогда не было какой-то цели, кроме единственной: иметь семью в один прекрасный день и иметь детей. А по музыкальной жизни мне как-то везло. С карьерой, с людьми, с которыми я концертировала, играла. Например, сонаты Бетховена: я очень долго их не записывала, лет восемь, потому что не могла найти партнера-пианиста, который бы меня по-настоящему вдохновлял. И дождалась в итоге Аласдира Битсона, и у нас получилась запись, которой я горжусь. Если бы Аласдир Битсон не появился, я бы за этот цикл просто не взялась. Это не имело бы смысла без такого творческого союза, какой был у нас. Вот поэтому цели я обычно не ставлю.

— Вы считаете, что это правильно — положиться на провидение, на Бога, на высшие силы, как бы они не назывались, и спокойно заниматься своим делом?

— Да-да, конечно. Но есть такие моменты, когда ты должен разглядеть свой шанс и использовать его. Если видишь , отказываться от нее нельзя, ведь просто сидеть дома и заниматься скрипкой недостаточно, тебя никто не услышит. Нужно думать о том, что сделать еще. Нужно выбирать, что тебе подходит. Хотя

есть люди, которые выбирают выкладывать в Инстаграм свои фотографии , а играть толком не умеют. Они тоже каким-то образом пробивают свою карьеру

и, наверное, чего-то достигают. Но я бы хвататься за такой шанс не стала. Потому что для меня главное — музыка.