Сам он про себя такого, конечно, не скажет, но зарубежные коллеги говорят и пишут с полной уверенностью: Лаурис Амантовс — лучший джазовый тромбонист Латвии. Его главное детище, биг-бенд Mirage Jazz Orchestra, отмечает нынче 20-летие, ожидается большой и веселый юбилейный концерт в «Дзинтари». По этому поводу LSM+ задал Лаурису несколько вопросов, в том числе не очень скромных. Например, можно ли у нас прожить джазом единым.
— Как мальчик из Алуксне становится джазменом?
— Поначалу ничего не предвещало. Но, если однажды заболеешь этой музыкой, больше уже не выздоровеешь.
— И сколько вам лет было, когда вы заболели?
— Подростком был. Думал, окончу музыкалку, и все, хватит, буду заниматься архитектурой, строительством, очень мне это нравилось. Физику учил изо всех сил. Но меня только на год обычной школьной жизни хватило. Поехал в Резекне, поступил в музыкальный колледж. А там в городе был духовой оркестр. Руководил им Сергей Сергеев, настоящий фанат джаза, поэтому время от времени оркестр превращался в биг-бенд. И мы с однокурсником стали там играть. На первых порах джаз меня вообще не интересовал. Я когда импровизации слушал, думал — не для меня это. Но чем больше было концертов, тем сильнее я прикипал к джазу. В конце концов влюбился уже так, что ничего другого не хотел.
— А вы сразу на тромбон учиться пошли?
— Да. У меня был знакомый тромбонист. Он уже жил в Риге, работал в оркестре, но, когда приезжал домой в Алуксне, всегда играл, а окно было открыто. Я слушал и думал — ну надо же, как классно.
— Классно, но, говорят, тяжело, даже чисто физически.
— Правду говорят. Сейчас я бы, наверное, трубу выбрал. Тоже не самый легкий инструмент, но хотя бы размером поменьше. Взял из футляра — сразу можешь играть. А
тромбону простор требуется, за ним глаз да глаз нужен, чтоб кулисой ни за что не зацепиться. И смазывать его надо постоянно, а это целая история…
Плюсы тоже есть. Нас, тромбонистов, вечно не хватает. Это саксофонистов как дров. (.) Прошу прощения у коллег.
— Коллеги-то на все руки мастера. Хотят — на саксофоне сыграют, хотят — на кларнете, хоть на свадьбах, хоть на похоронах.
— Это точно. Мне вон часто звонят: нам бы музыку. Хорошо, говорю, будет вам музыка. — Но только чтоб саксофон обязательно. — А тромбон не пойдет? — Нет, нет, саксофон нужен. И что тут поделаешь? Потихоньку дома на саксофоне занимаюсь. (
— И еще, небось, поете, легкие свои разработанные в ход пускаете.
— Да, пою. А еще с этими легкими можно долго под водой плыть.
— Как вы из Резекне до Клайпеды доплыли, кстати?
— На четвертом курсе колледжа поехал на прослушивание в Ригу, в Музыкальную академию, думал-думал, но понял, что надо искать заведение, где учат не классике, а джазу. В Латвии в то время, в 97-м, таких вариантов не было. И интернета толком не было. В Резекне — только в библиотеке городской. Мы с однокурсником отправились туда, стали искать ВУЗы с джазовым отделением. Ближайший был в Клайпеде. Ну что, встали и поехали. Однокурсник потом домой вернулся, а я поступил. И это уже была совсем другая жизнь.
— Да уж, Литве джазовыми традициями всегда гордилась.
Там уже с 70-х годов обучение джазу официальное было. И Клайпеда в этом смысле была хорошим городом. Джаз-клуб, концерты каждый вечер, после выступления джем-сейшн… Ох, до сих пор свой первый джем-сейшн вспомина — барабаны грохочут так, что себя не слышишь, вовремя не вступил, все перепутал, стыдоба… Ну, все так начинают. Ребята наши рассказывают, как [] Раймонд Раубишко своих студентов учит: просто иди на сцену и играй, говорит.
Они все будут стараться выбить тебя из ритма, а ты не обращай внимания,
гни свою линию… (.)
Мы тогда занимались как проклятые, по 5-6 часов каждый день. Если сторож был добрый, то разрешал оставаться в классе аж до полуночи. Это теперь знаешь, что к чему, понимаешь, как за меньшее время добиться большего результата, становишься немножко лентяем… А в молодости такого позволить себе нельзя было. Я постоянно думал про технику мышц, губ, переживал, что какие-то ноты не звучат, загонял себя…
— И каждую свободную минуту слушали музыку, наверное?
— Да, очень-очень много, постоянно, беспрерывно. На проигрывателях компакт-дисков в классе, в машине… Нужно было прослушать огромное количество записей, чтобы понять, кто они, твои кумиры в джазе. Я своих нашел — и они до сих пор со мной: Кэй Виндинг (), Джи-Джи Джонсон (). С годами и другие прибавились. Джиггс Вигхэм (), Нильс Ландгрен (), Берт Борен (). Берт — мой любимец. Он с такой легкостью играет, будто у него не тромбон в руках, а флейта…
Но когда мне хочется набраться вдохновения, я первым делом ставлю записи [] Гунара Розенбергса. Знаете, очень много есть хороших музыкантов, которые похожи друг на друга, как две капли воды. А Гунара ни с кем не спутаешь, он неповторим. Это высший класс.
— Когда вы были еще очень маленьким, в Советском Союзе вышел фильм «Мы из джаза»…
— Да-да, очень хороший.
— Там была фраза — «Да кому он нужен, этот ваш джаз». И многие джазмены, выходя с премьеры, горевали и говорили: 60 лет прошло, а джаз так никому и не стал нужен. С тех пор еще 40 лет прошло. Вы сейчас чувствуете свою нужность — как джазмена?
— Глобально, к сожалению, ничего не изменилось. Когда ты учишься, думаешь: весь мир перед тобой, и там, в этом мире, сплошной джаз, фестивали, концерты. А на деле оказывается, что выйти на публику с чисто джазовой программой — это уже праздник. И праздники случаются не так уж часто.
Нет, я не жалуюсь, в последнее время таких возможностей все больше, я счастлив. Сейчас мы с «Миражом» в Клайпеду поедем на джазовый фестиваль, потом 6 июля юбилейный концерт в «Дзинтари» дадим, потом в Лузнаве фестиваль проведем…
И все равно
приходится все время искать какие-то пути, чтобы джаз свой до народа донести. Пусть через попсу, через эстраду, через народные песни, через музыку к кинофильмам.
Если джаз в таком виде подавать, на блюдечке с голубой каемочкой, да еще под соусом, все отлично. А в чистом виде он, увы, действительно мало кому у нас интересен.
Хотя, например, в Литве — там совсем другое отношение. Приезжаем с концертом в какой-нибудь клуб, все битком набито, люди билеты покупают за немалые деньги, слушают внимательно. Они искренне любят джаз, особенно инструментальный. У нас такого и близко нет. Нашей публике почему-то обязательно надо, чтобы кто-то пел. Нет, голос в джазе красиво звучит, почему нет. Но…
— Когда вы были еще очень маленьким, многие считали, что настоящий джаз бывает только американским, а у европейцев эта музыка не в крови — не приживается здесь ни свинг, ни синкопа. Это было заблуждение?
— Да. Но это мое мнение. Я, например, знаю своих коллег, которые и впрямь только американский джаз признают. А мне очень нравится и европейский тоже. Я одно время вообще только скандинавов слушал. Они хоть и поспокойнее, но есть в этом какая-то своя прелесть. Свинг… Да, для Америки это практически народная музыка была. Многие и сегодня убеждены, что джаз — это Гленн Миллер со своим оркестром в фильме «Серенада солнечной долины». Хотя с тех пор столько всего произошло…
— Джаз усложнился? Спрятался в свою нишу, как классика? Стал требовать от слушателя интеллектуальных усилий, хоть какой-то подготовки?
— Да, слушателю хорошо бы быть подготовленным. Но бывает по-разному. В прошлом году приехал ко мне садовник, помочь изгородь постричь. Он в наушниках стрижет, а я все думаю, что же он там слушает, интересно же. Оказалось, что в наушниках у него хороший джаз. Я обалдел просто. Так тепло на душе стало!
Знаете, я когда учился, думал: у нас же так много музыки звучит повсюду, в супермаркетах, в торговых центрах… Вот стану я артистом, всем раздам плейлисты, чтобы джаз везде звучал и людей радовал. Да… Не получилось…
— А у вас в наушниках есть что-то, помимо джаза?
— Да. Это может показаться довольно странным, но я очень много слушаю современную популярную музыку. У нас с Федерацией спортивных танцев очень интересное сотрудничество — они ежегодно устраивают большие международные состязания, а мы там играем. К этому готовиться надо, выбирать из новых поп-хитов те, что можно аранжировать для биг-бенда. Это большая работа. Зато мы таким образом целую программу делаем, с ней потом можно на вечеринках выступать.
— Как вам этот опыт? Это же, наверное, как в балете — далеко не все дирижеры умеют под ногу махать. Пары под вас танцуют или вы под них играете?
— Нам немножко легче, чем в балете, потому что в спортивных танцах правила очень строгие. Я сначала тоже думал: как это, они все приедут из разных стран и без репетиций будут выступать под нашу музыку?! Но оказалось, что так оно и происходит. Потому что если сказано — танго 132 BPM (), то так оно и будет. Барабанщики вставляют в наушники метроном и держат темп, мы в этом темпе играем. Когда ты эту систему уже знаешь, несложно.
— Глаза не разбегаются? Там такие девчонки красивые.
— Мне проще, чем оркестрантам, я к залу спиной стою. (.) Но да, это все очень красиво.
— А другие ваши опыты, телевизионные? Они вам что-то дали?
— Для продвижения в свое время — да, конечно. Когда люди видят тебя по телевизору, то потом уже по-другому относятся. Тут я хочу снова литовцев похвалить.
У нас, чтобы телевидение на концерт приехало, ты должен об этом попросить, да еще и сам вложиться. А у них все наоборот. Телевизионщики между собой почти дерутся
за право фестивальные сеты снимать и транслировать.
Ну да ладно. Сколько бы нас не показали, все на пользу.
— Быть джазменом в Латвии — трудно? Обязательно надо преподавать, чтобы чувствовать себя спокойно и уверенно?
— Ну, если только джазом заниматься, особого спокойствия не будет. Я не о себе сейчас, я-то сам чувствую себя уверенно, хотя больше не преподаю. Но я и играю не только джаз. И не только на тромбоне. У меня снобизма по отношению к другим жанрам нет совсем. Если все делаешь как надо, с правильным отношением, профессионально и от всего сердца, любая музыка на пользу идёт.
— Вы после Клайпеды в Амстердаме учились, с гастролями по миру поездили. Какие страны сейчас самые «джазовые»? Америка, говорят, перестала в этом смысле быть впереди планеты всей…
— Да, про Америку я тоже это слышал. Многие джазмены оттуда в Европу перебираются. Если так посмотреть, то, наверное, всё-таки Нидерланды впереди. На сравнительно небольшой территории — столько музыкальных училищ, консерваторий, клубов! Следом Германия. Но это если о больших городах говорить, о метрополиях. В маленьких другая жизнь совсем.
Швейцария меня удивила, когда я туда приехал: думал, там будет много джаза, очень уж там фестивали хорошие, знаменитые. А поговорил с местными — нет, все не так. В городке среднего размера, как наша Елгава, раз в месяц джазовый концерт проходит. Причем народу меньше соберется, чем в Латвии или тем более в Литве.
— По ощущениям, джазовых концертов у нас достаточно, а вот с джазовыми клубами беда. Последний, кажется, был у Дениса Пашкевича. И закрылся.
— Да, у Дениса был хороший клуб в Риге. И еще «Тромпете» в старом городе довольно долго продержался. Ну, теперь есть House of Jazz M/Darbnica [], и арт-пространство галереи MASA [], они делают довольно много джазовых вечеров. К сожалению, джем-сейшны стали у нас большой редкостью. Зато все в порядке с фестивалями. Наш, в усадьбе Лузнава, в августе уже седьмой раз пройдет, с 20-го по 23-е. Конечно, всегда хочется, чтобы больше посетителей было. Но дело все-таки в правильном направлении движется. Если в первый год только 20 студентов хотели в мастер-классах хотели участвовать, то теперь мы уже не можем всех желающих принять.
— Жаль, до вашего фестиваля ехать далеко.
— Да, ехать далеко, но приезжают к нам с радостью, многие даже из Риги. Мы когда первый фестиваль устраивали, и предположить не могли, что столько народа соберется. Кафе-то у нас работали, но часов в 11 вечера сворачивались. А ближайший магазин в Резекне, за 25 километров. И однажды кто-то из голодных гостей обнаружил холодильник, где студенты свою провизию держали… ( К рассвету на полке только записка с телефоном лежала — простите, ребята, это мы все съели, утром все купим и привезем…
— Вы же сами свои проекты продюсируете, да? Это осознанный выбор или просто не нашлось человека, который взял бы на себя эту работу?
— Найти человека сложно. Мы попытались сотрудничать с одним, вторым, третьим… Увы. Поверьте, я бы с удовольствием только и делал, что играл.
Продюсирование — совсем не то занятие, которое мне по душе. Но что поделаешь.
Чтобы в следующем году у нас были выступления, уже теперь надо этим заниматься. Хорошо хоть, опыту стало больше, организационные хлопоты даются все легче и легче.
— А когда вы основали свой первый коллектив?
— В Литве, в студенческие годы, с однокурсниками. Мы собрали диксиленд и назвали его West Coast Band, на английском, потому что были уверены, что объедем с концертами полмира. Ну, полмира — это, конечно, громко сказано, но выступали мы довольно много и самых разных местах. Те ребята, что после учебы остались в Клайпеде, еще лет 5-6 как West Coast Band играли. Для нас всех это был первый такой серьезный опыт. Мы даже записи сами делали. Теперь-то, конечно, у каждого свои составы.
— А как «Мираж» родился?
— Меня мысль о биг-бенде меня никогда не оставляла. И когда я вернулся в Латвию, то начал искать единомышленников, думал, на государственной основе удастся оркестр создать. Тогда ведь даже на Латвийском радио биг-бенда не было. Но сходу ничего не вышло. Я [] Денису Пашкевичу говорю: похоже, придется оркестр своими руками делать. Так давай сделаем, ответил он. И мы потихоньку начали репетировать…
— Сколько нужно людей, чтобы коллектив считался джазовым оркестром?
— Девять — самое меньшее. Это так называемый шведский состав, с обязательными тремя саксофонами. Саксофоны, они же определяют лицо биг-бенда, его звучание. Так вот, сначала нас было только девять человек. Потом мы стали расти и доросли до тринадцати.
А пока мы росли и репетировали, я все время думал — чем, интересно, сейчас Гунар Розенбергс занимается? Не может быть, что он ничем. Попробовал ему позвонить. Он к моим затеям отнесся довольно скептически: «Ну, подумаем, подумаем…»
Прошло несколько месяцев. Нам предложили выступить на джазовом фестивале в Клайпеде. И тогда мы с Денисом отправились к Гунару. Давайте работать, говорим.
Он написал для нас первые аранжировки, три-четыре. Потом еще и еще. За полгода, с января до июня, мы сделали очень приличную программу для фестиваля. С нами вместе был тогда Интар Бусулис, он и на тромбоне играл, и пел. Все как-то очень удачно сложилось. И основа состава сохранилась — мы до сих пор вместе.
— «Прежде чем работать с какими-то музыкантами, я хочу понять, интересны ли это люди. Интеллигентные. Лучшее ли у них сердце? И потом мы идем уже глубже», — сказал Денис Пашкевич. Вы «Мираж» по тому же принципу собирали? Вам важно, с каким сердцем люди рядом?
— Конечно, важно. Это очень важно! Потому что, кроме концертов и репетиций, есть еще бытовые вещи, поездки, например. В поездках все человеческие качества проявляются. Надо, чтобы все мы были на одной волне. Чтобы шутить было легко. Чтобы приятно было друг друга видеть. У нас в «Мираже» все так и есть.
Мы не только играем вместе, мы общаемся, мы очень хорошие друзья.
Знаете, приглашают иногда на проект, приходишь и сразу чувствуешь: нехорошая атмосфера. Все только и ждут, чтобы побыстрее репетицию закончить и разбежаться. Это по музыке даже слышно. А «Мираж», он совсем другой.
— Есть мнение, что джазмен просто обязан лет десять в биг-бенде отсидеть, чтобы стать настоящим музыкантом. Вы тоже так думаете?
— Я думаю, что это отличная школа, да. Во-первых, развивает чувство ансамбля. Конечно, быть солистом замечательно, но в джазе ты должен уметь играть с другими, слушать и слышать то, что рядом с тобой на сцене происходит. Во-вторых, и это самое главное, в биг-бендах перемешивается музыкантский опыт. Ты почти наверняка встретишь там людей, которые отлично знают, что и как, у них колоссальная школа, жизненная и музыкальная, и тебе уже не придется изобретать велосипед — просто бери и учись. Ну, 10 лет, это, может, и перебор, хватает времени и поменьше.
— Вашему биг-бенду 20 лет уже. За эти годы ваше представление о том, каким должен быть джазовый оркестр, сильно поменялось?
— Нет. Конечно, мы стараемся не отставать от времени, все новые течения через себя пропускать. У нас народ собрался ищущий. Мадар Калниньш, наш пианист, великолепные аранжировки делает, свои композиции нам приносит. То же самое можно про саксофониста Алвиса Алтманиса сказать. У нас вообще саксофонисты замечательные! Индрикис Вейтнерс, Райво Сташанс, Зинтис Швартс — они еще в старом радийном биг-бенде начинали, поставь перед ними любые ноты, и больше ничего не надо, они справятся сами и на отлично…
Но если по большому счету говорить — ничего не поменялось.
— А как вы вокалистов выбираете? Вот если говорить о юбилейном концерте в «Дзинтари»?
— Петь с биг-бендом не каждый может. Это же сила большая, мощь. И ты сам должен быть таким. Не громким, нет. Именно что мощным. Стабильным. Не капризным. Понимающим, что рядом с биг-бендом ты сам становишься частью биг-бенда, одним из его инструментов. Ты выделяешься на фоне оркестра, да, но одновременно и сливаешься с ним… Иногда с одной репетиции можно полной гармонии достичь. Иногда не получается. Ну не наш человек, и все тут.
В «Дзинтари», конечно, будут все наши. Рута Дудума-Кирсе, прекрасная вокалистка, универсальная. Нормунд Рутулис — если кто-то думает, что он только шлягеры петь умеет, то это глубочайшее заблуждение, он великолепно поет джаз! Ну, Илону Багеле все знают, Илона у нас особенная.
— Илона особенная, контрабасист Григорий Ковалевский особенный… Они настоящие звезды — но в другой вселенной, в классической музыке.
— Да. И оба любят джаз. У нас такая совместная энергия на концертах возникает, вы не представляете, аж воздух вибрирует. Конечно, такое не каждый раз случается. Но нам каждый раз интересно музицировать вместе.
— А ваши гости из Литвы?
— С саксофонистом Арунасом Видуолисом мы вместе учились. Теперь он третий год руководит своим биг-бендом в Паневежисе, это была его давняя мечта. Александрас Дунис, гитарист, был у нас преподавателем, пока не переехал в Каунас. Помимо того, что отличный музыкант, он еще и организатор многих джазовых фестивалей в Литве, мы пару раз приезжали к нему с «Миражом».
— У вас есть желание 6 июля зажечь на концерте так, чтобы люди потом десять лет об этом вспоминали? Или просто хочется собраться с друзьями на сцене и спокойно завершить юбилейный сезон?
— А все сразу. Главное, чтобы настроение у всех было приподнятое. Мы будем играть то, что нам нравится, публика, думаю, это почувствует, и всем будет хорошо. Зажжем, успокоим и опять зажжем!
