Молодой латвийский артист заключил эксклюзивный контракт с Deutsche Grammophon — главным звукозаписывающим лейблом в мире академической музыки. Это выдающееся достижение: флагман индустрии сотрудничает только с лучшими из лучших. Звонок от LSM+ застал Георгия в поезде, между концертами в Берлине и Боттропе.
Дирижеры Марис Янсонс и Андрис Нелсонс, певица Элина Гаранча, скрипач Гидон Кремер, виолончелист Миша Майский, аккордеонистка Ксения Сидорова: вот все уроженцы Латвии, которых привлекал к сотрудничеству Deutsche Grammophon. Пианисты в этом списке отсутствовали; Георгий Осокин стал первым. В сентябре он выпустит альбом For Arvo с музыкой великого эстонца Арво Пярта. В официальном релизе DG творческий подход Осокина к составлению репертуара отмечен особо; там же говорится о самобытности интерпретаций, о том, что Георгий нередко сам создает транскрипции и аранжировки.
Лейбл не скупится на комплименты:
— Что для вас этот контракт? Подарок судьбы или цель, к которой вы долго и преднамеренно шли?
— Я никогда не ставил перед собой такую цель. Но при этом отлично помню многие записи из моей домашней коллекции, выпущенные под эгидой Deutsche Grammophon — я так много их слушал! Это один из самых влиятельных звукозаписывающих лейблов в мире. Возможно, даже самый влиятельный сегодня. Быть частью так называемой «желтой семьи» () —
большая честь и огромная ответственность.
Это знаменует для меня новую главу в жизни.
Конечно, это действительно значимое достижение для любого артиста, особенно сейчас, когда подобные контракты заключают гораздо реже. Тут есть момент эксклюзивности. Я теперь часть ростерa Deutsche Grammophon — списка артистов, который в определенной степени формирует индустрию. Это серьезная точка отсчета.
— Он заключен на определенный срок, ваш контракт, или вы узаконили отношения навсегда, как венчающиеся в церкви? У вас оговорено количество записей? Что вы можете рассказать, не нарушая тайны?
— Разумеется, я не могу раскрывать всех деталей. Да и в принципе, нет ничего вечного в нашей… не хочу называть это профессией… в нашей сфере деятельности, скажем так. Стабильность тут едва ли возможна. Более того, она даже вредна для искусства, она может убить мотивацию. Впрочем, не исключено, что я слишком субъективен.
Взять, например, Гидона Кремера: у него десятки записей на этом лейбле, кажется, за сорок. Для него это сотрудничество стало важной частью творческого пути.
Что касается меня,
я только в начале. Не знаю, что будет дальше, но сейчас мы обсуждаем несколько проектов на ближайшие 4-5 лет.
Мне повезло: наши художественные взгляды совпадают. Наша философия тоже. Думаю, компанию [] заинтересовала не только исполнительская сторона дела, но и идеи. Приятно осознавать, что в XXI веке идеи еще что-то значат… Что мир не полностью технологичный, роботизированный, коммерческий, одержимый продажами. Deutsche Grammophon, при всей своей масштабности, остается верен искусству.
Первый наш альбом — тому подтверждение. Это нестандартный проект: Deutsche Grammophon никогда еще не выпускал монографического диска, посвященного исключительно музыке Арво Пярта. Это важно не только для меня лично, но и для всего балтийского региона. Хотя Пярт давно уже не просто «балтийский композитор», он не нуждается в особом представлении или ярлыках. Он один из величайших, он композитор столетия, его творчество принадлежит всему миру.
Показать его эволюцию через фортепианную музыку — интересная задача. Пярт же начинал как авангардный советский композитор, писал сложные вещи в духе Прокофьева, Шостаковича… Сейчас в это трудно поверить… А потом был восьмилетний кризис, время молчания, поиска своего голоса… И возможность отразить этот его путь кажется мне крайне ценным.
— Альбом For Arvo выходит 5 сентября, за шесть дней до 90-летия Арво Пярта. Часть переложений для фортепиано вы делали самостоятельно. Чувствуете себя соавтором — хоть немножко?
— Нет, я бы не назвал это соавторством. Транскрипция — особый жанр, своего рода оммаж автору. Моей задачей было не переписать Пярта, а предложить новый взгляд на его музыку: и на легендарные вещи, и на менее известные. Я даже не указываю свое имя как аранжировщика, это было бы неверно. Но такие переложения стали важной частью альбома. В подобных проектах нельзя просто «переигрывать» всем известный репертуар — нужно что-то свежее. Это не самоцель, но важный элемент.
— Фортепианные транскрипции Пярта уже существовали или вы тут пионер?
— Возможно, да, но стоит проверить. В нынешнем веке он стал самым исполняемым в мире академическим композитором среди ныне живущих. Думаю, любовь к музыке Пярта привела к возникновению множества версий его произведений. Он и сам создал десятки аранжировок своих сочинений — он в этом плане не консерватор, а скорее исследователь. После общения с самим Арво, с его семьей и эстонскими коллегами из потрясающего Центра Пярта в Лауласмаа я понял главное: интерпретируя Пярта, нельзя забывать о глубине его замысла.
Исполнитель должен быть немного археологом, искать информацию даже в самых неочевидных источниках.
У Пярта порой две ноты на листе, динамики особой нет, ты думаешь — о, как много тебе предоставлено свободы. А начинаешь копать — и в этих двух нотах открывается целый мир.
— В релизе Deutsche Grammophon отдельно упомянуты два пункта: рояль, на которым вы играли во время записи, и помощь базирующейся в Риге компании Wintour Group International.
— Найти звучание для музыки Пярта сложно, а зафиксировать его в студии еще сложней: работа строится на тончайшей нюансировке. Я два года искал инструмент нужного тембра и наконец обнаружил подходящий — старый, полностью отреставрированный Steinway, которому в этом году исполняется 100 лет. Он принадлежит Гамбургскому филармоническому оркестру, и это, кажется, первая осуществленная на нем коммерческая запись. Инструмент редкий, его почти никому не дают. Марта Аргерих любит на нем играть. Для меня этот рояль стал ключом к звуковой вселенной Пярта.
— Где вы записывались? Там же, в Гамбурге, в Laeiszhalle?
— Нет, в Jesus-Christus-Kirche в Берлине. Рояль привезли туда. Это знаковое место: его «открыл» [] Фуртвенглер, потом там часто записывался Караян. Музыка Пярта, особенно поздняя, глубоко духовна, и церковь добавила проекту не только акустическую, но и смысловую глубину. Идеальней площадки не придумаешь.
Что касается компании Wintour Group International и ее основателя Евгения Винтура-Ирверстага, мы познакомились недавно, но как-то сразу влюбились друг в друга, нашли общий язык. Я очень хорошо понимаю, чего хочет достичь Евгений и что он делает, а делает он большое дело — особенно в такие непростые времена, как сейчас: привозит в Латвию топовых артистов. И не только в Латвию. Он, как мне кажется, растет очень быстро географически, у него планы и на Скандинавию, и на Западную Европу, и на Америку. При этом
он никогда не гонится просто за именами, он ищет нечто очень особенное в художественном плане.
К примеру, концерт Марты Аргерих в Опере был выдающимся — не помню, сколько мне было лет, по-моему, восемь, когда я слышал живьем Марту с Гидоном [], это произвело на меня сильнейшее впечатление. И это был последний раз, когда она приезжала в Ригу. А сейчас, благодаря Евгению, вернулась, что очень многое значит для всего балтийского региона. Были и другие, не менее масштабные артисты, которые выступили у нас благодаря Евгению — Джойс ДиДонато и так далее.
Сотрудничать с ним очень интересно, он сильно поддержал мой проект и морально, и профессионально, мы работали над ним вместе, я рад иметь такого партнера. В октябре у нас будет тур по многим городам Латвии, мы даже до Скандинавии потом доедем. Это будут первые наши совместные концерты — и посвящены они будут, разумеется, выходу альбома с музыкой Пярта на Deutsche Grammophon.
