Карлис Добрайс — один из немногих, кого принято именовать «живыми классиками». Но в латвийской столице он давно не появляется — даже на собственных выставках. Всё дело, конечно, в здоровье 82-летнего мастера. Тогда при содействии хороших знакомых мы сели в автомашину и поехали к Добрайсу в гости — туда, где он живёт у самого синего моря, и, что важно, работает.
Карлис принял в своей мастерской и сел напротив написанного им большого живописного портрета своей супруги Инты Добрайс, которая ушла из жизни несколько лет назад. Её нет — и при этом она есть. И в большом помещении множество живых цветов.
Карлис Добрайс родился 24 февраля 1943 года в Мадонском уезде Сауснейской волости Верниекос, учился в Рижской художественной школе им. Я.Розенталя (1954—1961), Государственной Академии художеств (1962—1970). Несколько лет жил и работал в Даугавпилсе. Член Союза художников Латвии с 1972 года, работает в живописи, графике, дизайне интерьера. Участие в выставках с 60-х годов XX века. Работы в музеях, офисах и частных коллекциях в Латвии и за рубежом — Россия, США, Японии, Дании, Франции, Болгарии, Украины, Швеции, Греции, Германии.
Есть такой рецепт счастья, написанный лордом Честерфилдом своему сыну в письмах. Он заключается в четырёх пунктах. 1. Здоровье. 2. Чувство юмора. 3. Умение приспособиться к любой ситуации. 4. Самоанализ. В общем, согласно этому рецепту Карлис Добрайс практически счастлив, вот только здоровья бы побольше. И в Новый год мы ему желаем главное — здоровья! А остальное у него всё есть.
«Я не выезжаю — потому что это связано чисто со здоровьем, — говорит художник. — Только. Не могу выходить надолго… И не хочу уезжать отсюда. Меня приглашают мои студенты по всему миру, одна студентка пишет по фейсбуку: Карлис, ну что там твои годы, приезжай, у меня дом свободный во Флориде, живи там. А я отвечаю: нет, не могу».
В мастерской много картин, в том числе и свежих — мастер работает. Хотя несколько хитрит — дескать, не такой уж он и творчески активный. Хотя вот совсем недавно провёл отличную выставку в галерее Art Platz, где было немало свежих работ. И судя по всему, вскоре будет его новая выставка в Риге.
«Это, может быть, так кажется, что я много работаю. Может быть, может быть… Потому что я вообще сам смеюсь и говорю, что я такой круглосуточный. Я могу встать и в два ночи писать. В любое время могу. Вот эти работы — ночные. И всё хорошо, надо только пить чай хороший. А так, мне не кажется, что я много пишу».
Его работы удивительные — некоторые с эффектом обмана зрения. Например, на холсте написано нечто, издали кажется выпуклым, будто фигурка в картине в формате 3D. На самом деле это всё живопись на холсте.
«Вот картина, вы посмотрите с расстояния три метра и должны сказать, что тут нарисованное, что натуральное. Кто-то подходит, руками трогает — неужто? Я сам сделал раму. Есть фотография, когда президент Раймонд Вейонис смотрит на моей выставке и трогает одну такую странную картину. И написали потом в прессе: вот вроде культурный человек президент, а трогает картину. А это у меня игра такая. Много лет назад была картина с моей визиткой, она была нарисована в углу картины, как настоящая! Она была выставлена в витрине как-то, ну я и написал свои координаты, чтобы купили. А пришла Хелена Демакова, она тогда устраивала выставки и сказала: убери визитку! А она нарисована, как убрать? Обман зрения! Кстати, сразу купили ту работу…»
«Я в своей жизни всех рисовал — и президентов, и бандитов. И великих колхозников! Помню, был в колхозе на Кубани и там был интересный председатель Кочегуров. Он в своём колхозе построил государство в государстве. И пригласил художников со всего мира — мы две недели жили в коммунизме. И за две недели были созданы тысячи картин, и он сказал в конце, придя посмотреть, что всё это надо купить. А рядом со мной был председатель художественного фонда СССР: таких денег нет! Всё равно что целый музей купить. А председатель сказал: да есть такие деньги, просто мне их лично считать придётся очень долго».
«Я как только окончил Академию художеств, первый мой визит был к Владимиру Каупужу, тогда министру культуры Латвийской ССР. Позвали. Потому что я был на каком-то курсе, и у меня Союз художников уже тогда купил картину за 2 тысячи рублей (средняя зарплата тогда была 120 рублей — прим. автора). И ректор Индулис Зариньш очень негодовал. Может, завидовал? Конечно, да. Он же ещё и маленький был, и я помню, как за день до вступления в должность в дверях кабинета ректора ручку меняли на порядок ниже, потому что рост такой был у Индулиса — не то, что у предыдущего начальника».
А следующую историю от Добрайса, которого отличает огромная метафоричность и в творчестве, и в жизни, можете воспринимать как метафору истории его семьи…
«Я работаю. Фрукты рисую. Действительно ли они символ плодородия? Это у меня с детства. И об этом я напишу в книге, которую собираюсь издать. Мама у меня была хороший человек и рассказывала сказки и сказанья. Кришьянис Баронс ездил по Латвии и был и в нашем доме в Вестиене — мама передала ему много дайн. Во время войны дом сгорел, и мы должны были убегать, потому что отца должны были убить. Но одна яблоня осталась. И она до сих пор плодоносит. Там жила потом одна поэтесса и она написала стихотворение о яблоне, мне прислали — не знал, что яблоня плодоносит. С тех времён эта яблоня!»
На вопрос, как он отмечает Рождество и Новый год, художник как бы ворчит:
«То, что говорят, как отмечают сегодня — я ничего в это не верю. А у меня была книга преданий и мифов Дагнии Зикмунде с детства. И я отмечал с детства и Лиго, и Рождество, согласно древним традициям. На Лиго, Янов день — а я же на самом деле Янис, а не Карлис! В 1946-м мне поменяли имя, чтобы меня обнаружили и не сослали куда-то. Длинная история… Мама сказала, что так надо. И на Яниса я с тех пор не откликался. А Рождество и Новый год… Помню, в детстве пришёл сосед на Рождество, он был так похож на чёрта! Но мама сказала, что это хороший человек, потому что у него нет усов. И тот сосед наказал на всю жизнь: никогда не имей дело с усатыми. Короче, главное на праздники — с чертями не общаться. Хотя тот сосед был очень на чёрта похож, но главное — хороший человек на самом деле».
Покидаем мастерскую художника, он остаётся рядом с портретом супруги в окружении множества цветов.
«Вот картина “Цветочница”, — говорит Карлис на прощанье. — Я их рисую, цветы. Инта покупала цветы, и я теперь покупаю. Она первая начала писать цветы. Ей сказал художник Буш в молодости: ты, Инта, никогда не будешь писать цветы! Дескать, в результате останется невостребованной. А она сказала: посмотрим! И как начала писать цветы, что тот Буш остался без работы!»
