● Это — авторский русский перевод текста.
Оригінал українською — тут.
На этой неделе Ригу посетила Оксана Забужко. Повод был достойный — за последние годы на латышский язык переведены и изданы четыре ее книги. Две из них выходят в этом году: «Полевые исследования украинского секса / Lauka pētījumi ukraiņu seksā» и «Музей брошенных секретов / Pamesto noslēpumu muzejs». Еще две вышли накануне — «Планета Полынь / Planēta Vērmele» и «Самое длинное путешествие / Visgarākais ceļojums». Некоторые из них написаны довольно давно, потому что во время большой войны Забужко сложно писать сюжетную прозу или стихи. Она «утонула в эссеистике», как в «жанре более непосредственного реагирования» на текущие события.
Украина и Европа возвращаются к «Мазепиному проекту» пояса безопасности
— В этом году вы презентуете новую книгу, сборник эссе «Наша Европа». Это — для долгого чтения и размышлений, что называется, лонгрид. Но события в последнее время развиваются очень быстро. Может, хотелось бы дополнить это издание чем-то новым, актуальным?
— Вы знаете, книга вышла «с запасом». На днях меня спрашивали в Варшаве, что я думаю о будущем. Я сказала, что как раз книгу о будущем и написала. Это «Наша Европа», которая состоит из разнокалиберных текстов. В основном — то, что было написано за 3,5 года большой войны для Запада по заказу западных издательств. Это книга о будущем, каким я его вижу после нашей победы, после конца захватнических империй, который мы должны пережить в ближайшие десятилетия. Мы — как цивилизация, как человечество. И это
наше будущее Украины — в европейском поясе безопасности «из варяг в греки», он возвращается.
Возвращается и, казалось бы, отброшенный историей с магистральных рельсов на обочину «Мазепин проект», проект Мазепиной Европы. Это Междуморье — Балтийско-Черноморский защитный пояс Европы с севера на юг или, как сам Мазепа говорил, «от Риги до Бахчисарая». И выходит так, что сами того, вроде бы не зная и не осознавая, мы его отстраиваем, мы с ним работаем… Следовательно, все эти тексты складываются как раз «с запасом» — на то, чтобы читатель, задействовав свое воображение, мог сам дописать эту книгу для себя.
— Если говорить о быстрых изменениях — то это о начале непосредственных гибридных атак на НАТО, на Европу со стороны России. Какой, по вашему мнению, должна была быть реакция?
— Реакция? Она должна была быть вчера и позавчера. Украинские интеллектуалы, контактирующие с Западом, говорили об этом по крайней мере с 2014 года, что вся эта модель поведения, до боли знакомая, повторяет 1930-е годы. Умиротворение агрессора, чтобы «лихо — тихо», чтобы продолжалось mutually beneficial cooperation (.). Я с 2014-го столько наездилась по этим саммитам самого высокого уровня, столько наслушалась этого от политиков высшего эшелона (не хочу называть имен), что оно у меня просто «из ушей лезло». И до сих пор тошнит, когда слышишь малейшие намеки на эту модель поведения: «вот нужно договариваться… переговоры… все войны кончаются переговорами».
Алло, господа, вы что, 45-й год забыли, чем закончилось? Вы садились с Гитлером за стол переговоров или это была безоговорочная капитуляция?
Все эти лицемерные попытки умиротворения известно, чем заканчиваются. Бандит и гопник, не получая по носу, лезет дальше. Он тестирует: а можно вот так, а вот так, насколько далеко он может зайти. И только получив по носу, сразу превращается из крутого пахана, которого из себя строит, в последнюю шестерку, которая лезет под шконку с криком «Ой, дяденька, не бейте».
Я намеренно использую блатную, тюремную терминологию, потому что,
не зная криминальной психологии, построить адекватную коммуникацию с путинской Россией невозможно.
Это должно быть абсолютно ясное понимание со стороны европейских государств. Всех без исключения европейских государств, даже тех, что, как Венгрия и Словакия, пытаются к этой «оси зла» подключиться. Должно быть абсолютно четкое и ясное понимание: вы имеете дело с государством, которое, по сути, является криминальным образованием и, соответственно, действует по законам криминальной психологии.
Вы не ведете переговоров с террористами. Не стараетесь умиротворить бандита.
Поскольку, только получив отпор, тот сразу, как по мановению волшебной палочки, превращается из «У-у-у, какого страшного монстра “держите меня семеро”» в маленький комок слизи. Что мы и видим с Путиным при каждом более-менее энергичном отпоре. Поэтому сейчас, когда начинаются пробуждение и сплачивание Европы на адекватные реакции, то можно сказать: это все прекрасно, но это нужно было делать 10 лет назад.
«Война через выборы» или даже «война через диверсионные акты в ходе выборов»
— В последние дни внимание Европы и мира было приковано к небольшой стране — Молдове. Где как раз «дали по носу» Путину. Каково ваше видение этой ситуации?
— Это — очень хорошая новость, прекрасный, я бы сказала, трезвый подход со стороны юга, со стороны Балкан, к тому, как надо выстраивать вот эту самую будущую «нашу Европу». Когда в Польше местные политики еще недальновидно позволяли «правым», фактически фашистам, подкармливаемым кремлевской рукой, рассыпть украинское зерно, то Румыния строила новую трассу к украинской границе, готовила новые торговые пути с Украиной.
Обратите внимание и на поведение Румынии на последних выборах, когда там абсолютно адекватным способом вызывали полицию и этих самых кремлевских прикормышей просто-таки брали под белые руки и тащили в суд.
Молдова, попав в подобную ситуацию, продолжила этот тренд. Значит, их уже двое, кто задает такую модель поведения.
И конечно же — это прикрытый тыл для украинского юга. Это безопасность для Одессы, поскольку с 2014 года есть попытки получить контроль над дорогой Ростов-Одесса-Кишинев и далее на Балканы, чтобы поджечь Европу с юга. Поэтому то, что Молдова держит южный фланг, нас всех должно радовать.
Кстати, вы сказали о маленькой стране, к которой приковано внимание всей Европы. Чем в этом смысле отличается «Мазепин проект» от Интермариума, концепции Междуморья в видении польских политиков правого крыла? У Мазепы — это союз равноправных государств, независимо от их размера.
Союз, в котором маленькая Курляндия и большая Польша одинаково важны и с одинаковым правом голоса.
И это очень важный и актуальный подход. То есть нет больших, которые сидят как в Ялте, и делят мир на зоны влияния, решая судьбу малых. Тот самый голос из прошлого, который озвучивал Трамп: «У вас нет карт, вот вы маленькие, слушайте, мол, что вам взрослые дяди говорят».
Это уже отыгранная карта, отыгранный подход — Ялта кончилась.
И в этом плане сюжет с Молдовой очень показателен. Маленькая, малозаметная, до недавнего времени, страна. возможно, большинство политиков на Западе даже не смогли бы показать ее на карте. А тут оказывается, что она понадобилась, и ей нашлось место в этой самой новой геополитической конфигурации будущего, которая опирается на международное право.
— Но теперь тревожный взгляд Европы, мира — на парламентские выборы в Чехии. И ничего не поделаешь, это же демократия. В отличие от неизменной диктатуры, каждые выборы — точка бифуркации.
— Давайте скажем циничнее. Это война! Вчера с тревогой следили за Молдовой, сегодня за Чехией и, очевидно, продолжение следует. Это и есть войны XXI века, те самые — гибридные, когнитивные, называйте, как угодно.
Это все выглядит не совсем так, как мы привыкли по фильмам о войне в прошлом веке. Хотя иногда и так тоже выглядит.
Но имеет и другие измерения, много обличий.
Этакая «война через выборы», порой — «война через диверсионные акты в ходе избирательного процесса». Я много об этом писала еще с того самого 2014 года, цитируя Березовского: «Зачем покупать завод, если можно купить директора». Это
российское представление: когда вы покупаете политиков, то вы покупаете страну. Это же как раз является и тестом на зрелость гражданского общества в каждой стране,
тестом на взрослость каждой страны. На ее сознательность и готовность к независимости. Решает ли все, прошу прощения, купленный политик, или не решает? Или все же решают голоса избирателей, которые этого самого купленного политика могут и опрокинуть.
Ведет и греет мысль, что, несмотря на военные перипетии, новый роман будет дописан
— Последний вопрос — собственно о литературе. Потому что вы, в первую очередь, все же творец — писательница, поэтесса.
— Спасибо, что вспомнили ().
— Большая война длится четвертый год. Приходит ли к вам поэзия? Есть ли желание, возможность, позыв писать сюжетную прозу? Ожидать ли нам этого от вас?
— Хороший вопрос. Хороший и трудный, коротко на него не ответить… Знаете, что-то произошло в воздухе этой эпохи. И это, кстати, не только мои ощущения. Просто у меня они в основном включаются раньше, чем у большинства, даже у моих коллег по цеху. В данном случае,
по крайней мере с 2014 года, у меня уже было это ощущение, что стало как-то стыдно «сочинять».
То есть уходит время «на фикшн» и приходит время «на нон-фикшн». Потому что сама жизнь, сама действительность ускорилась — и интенсифицировалась, и драматизировалась. Нас засыпает таким количеством историй для осмысления…
Учтите, сколько людей, которые раньше были заядлыми, ярыми читателями художественной литературы, сейчас перешли на вот этот самый инфотейнмент (.). Истории, сюжеты из соцсетей, из reels’ов, из коротких видео. Это то же самое, о чем всю жизнь рассказывает литература: человеческие истории, которые дают вам и сюжет, и эмоциональное сопереживание. Да,
сама по себе, человеческая история всегда будет актуальной, популярной. Просто сегодня ее отобрала у литературы вот эта самая густо насыщенная информационная реальность.
Повышенно насыщенная — в условиях большой войны. И литература потерялась, будто в поисках своего особого пути, вернее, нового художественного языка, который был бы адекватен этой реальности.
Работает поэзия… да, поэзия работает. Работает нон-фикшн, формат небольших историй (обратите внимание, сколько украинских авторов сейчас пошло издавать свои вот просто сборники фейсбучных постов, колонок, какие-то фрагменты). Я за это десятилетие «утонула в эссеистике». Ну, публицистика — это само собой, так сказать, дань гражданскому долгу. Но эссеистика затянула меня, как жанр более непосредственного реагирования.
Но знаете, мне жаль, что
у меня на столе лежит роман, который весь 2021 год писался, как с горы летел.
И несмотря на то, что он на документальном материале семейных историй, это все равно именно роман. То есть это уже как бы новая форма, которую мне, как тогда казалось, удалось найти. И если бы не 24 февраля 2022 года, то я его давно бы закончила. А так оно меня «перебило», даже просто перечитать написанное я смогла только через год.
И вот я очень надеюсь, что все-таки допишу роман. Вернее, не то, что надеюсь, а меня эта мысль ведет и греет — сквозь все перипетии наших военных будней.
