Леа Дезандре (Lea Desandre) 12 лет отдала балету и выходила на сцену Гранд-опера в детском хоре. Сложную науку академического вокала постигала в Париже и Венеции, причем занималась так много и усердно, что педагоги уже начали задумываться — а правильно ли это? Что знает о жизни эта тоненькая большеглазая девочка? Что она видела, кроме классов и репетиционных залов? Сможет ли транслировать публике те страсти, в которые погружены все оперные героини?
Беспокойство, впрочем, было напрасным. На сцене Леа чувствовала себя, как рыба в воде. За сценой — встречалась с Томасом Данфордом, «Эриком Клэптоном лютни».
В 2018 году Томас основал ансамбль «Юпитер», а Леа впервые выступила на престижнейшем Зальцбургском фестивале. Легендарная Чечилия Бартолли пригласила ее участвовать в своем гала-концерте Farinelli & Friends — а когда Леа записывала свою первую пластинку Amazone, присоединилась к юной коллеге в одном из дуэтов.
В следующем сезоне Дезандре уже дебютировала в Метрополитен-Опера в Нью-Йорке. На нее со всех сторон посыпались награды, премии и титулы, включая «Певицу года» от Opus Klassik в 2022-м и Prix de la Critique в 2024-м. Ее приглашали к сотрудничеству такие дирижёры, как Густаво Дудамель и сэр Джон Элиот Гарднер, Мюнг-Вун Чунг, Марк Минковски и Жорди Саваль.
Opéra National и Opéra Comique в Париже, фестиваль в Экс-ан-Провансе, Carnegie Hall и Wigmore Hall, филармонии Парижа, Берлина и Гамбурга, венские Musikverein и Konzerthaus, Santa Cecilia в Риме, Disney Concert Hall в Лос-Анджелесе — вот лишь несколько знаменитых площадок, с которыми связана ангажементами Леа Дезандре. В Риге ей предстоит укротить Дом конгрессов — гастроли там не проходили давным-давно, но теперь этот зал стал домом для Национального симфонического оркестра и вновь распахнул двери для публики.
— Вы помните свое первое появление на сцене? Вы тогда пели или танцевали?
— Танцевала. Мне было лет семь или восемь, я училась в балетной школе.
— А что подтолкнуло вас к пению? Вы уже в детстве мечтали стать тем, кем стали?
— Да — с тех самых пор, как я открыла для себя оперу. Уже в 12 я твердо знала, что это мое предназначение. Прям нутром чувствовала, что нашла то, чем буду заниматься всю жизнь. Хочу и буду! Я больше не видела для себя никаких вариантов, не смотрела по сторонам в поисках других путей. Я знала, что мое место на сцене.
— У вас в те годы была какая-то ролевая модель? Образец для подражания?
— Вы же знаете [французскую оперную звезду] Натали Дессей? Я ее просто обожала. Думаю, отчасти поэтому и решила заняться вокалом. Меня все в ней восхищало — как она поет, как играет, как двигается. Спасибо папе и маме, они были очень добры, потакали моим увлечениям, водили меня на спектакли и концерты Натали так часто, как только могли. А она в те годы пела в Париже постоянно…
Но
первой моей путеводной звездой была Джули Эндрюс, актриса, которая играла в «Мэри Поппинс», «Звуках музыки» и «Викторе/Виктории».
Родители работали в киноиндустрии, мы смотрели дома много-много фильмов, и я проводила выходные с Джули Эндрюс, подпевая ей и танцуя перед телевизором…
Они меня очень вдохновляли, Натали и Джули. Вдохновение вообще очень важная для меня вещь. Все становится намного проще, если ты чувствуешь вдохновение — теория, практика, создание новых проектов. Поэтому мне постоянно нужно находить людей, которые меня вдохновляют.
Конечно, вдохновлять может и музыка, но люди вдохновляют гораздо сильнее.
Я пытаюсь перенять у них все лучшее. Это мотор моей жизни.
— Есть ли момент в вашей карьере, который вам приятней всего вспоминать?
— Их много, много, много, я счастливица, мне постоянно приходится переживать красивые моменты — это касается и прекрасной музыки, и открытых, светлых людей, которых я встречаю, и тех мест, где я пою, ведь концертные залы и оперные театры обычно бывают одними из самых восхитительных образцов архитектуры в городах.
Но среди красивых моментов есть несколько совершенно особенных, которые ощущались как ключевые. Последний датирован 24 апреля. Это была «Медея» в Парижской опере, Opéra Garnier. Я пела титульную роль в постановке [шотландского режиссёра] Дэвида МакВикара. За пультом был [американский и французский клавесинист и дирижёр, выдающийся специалист по старинной музыке] Уильям Кристи.
Все сошлось в одной точке. Я была в театре, который для меня как дом родной. В оркестре играло несколько моих друзей и родственников. На сцене были те, кого я воспринимала как семью. В зале сидело много дорогих и любимых людей. Роль была замечательно выписана вокально и драматически. И это была женская роль — а до этого я часто пела мужчин, юношей, мальчиков, и трагедийной героиней парижская публика меня еще не видела. Да мне и самой пришлось изрядно потрудиться, чтобы внутри себя черты Медеи.
Это было непросто. Но, как я уже говорила, мои родители — киношники, и
у меня всегда была склонность к актерству. Я люблю играть, надевать парик, костюм и на короткий момент становиться кем-то другим.
Это заставляет меня исследовать те стороны своего характера, с которыми я толком не знакома — и не факт, кстати, что хотела бы познакомиться.
Понимаете, за какие-то роли удобно прятаться. Когда я пою Керубино [в «Свадьбе Фигаро» Моцарта], то чувствую себя защищенной, мне комфортно. С Медеей такого не было. Я готова была бесконечно репетировать, лишь бы обрести уверенность в себе. Что ж — судя по тому, как приняли спектакль, это удалось.
Я раздвинула границы, я поверила, что могу быть на сцене собой, а не только брючные и травестийные образы создавать.
Оказалось, что это очень интересно — быть в опере женщиной, маленькой drama queen.
Такой вот длинный ответ, простите.
— Если бы вы составляли для себя идеальный сезон, как часто бы выступали? И как бы распределили свое время между оперными постановками и концертами?
— Идеально для меня было бы петь 30 оперных спектаклей и 30-40 концертов в год. 30 спектаклей подразумевают участие в трех или четырех постановках. 30-40 концертов — это четыре или пять гастрольных туров. А остальное время понадобилось бы для отдыха моего тела и моего инструмента (чем старше ты становишься, тем больше времени им требуется для восстановления) и для учебы. Потому что
к первой репетиции чего бы то ни было, концерта или спектакля, ты должен знать свою партию наизусть.
На репетиции обычно дается пять недель, затем две недели идут спектакли. Многие из нас в это время уже учат свои следующие роли, это нормально, но я так не люблю, для меня это стресс. Я люблю все делать шаг за шагом, никуда не торопясь. Взяться за партитуру за год или два до премьеры. И не путать время на отдых с тем временем, в которое ты осваиваешь новые партии. Потому что в процессе подготовки ролей голос твой не отдыхает, а работает.
— Думаете ли вы, что старинная музыка и Моцарт — это то, что вы хотите петь еще долгие годы? Или вас привлекают и что-то другое?
— О, вот что бы я действительно хотела, так это петь до конца своих дней Моцарта… если, конечно, Моцарт все еще будет хотеть меня. Моцарт дает прекрасную возможность беспрестанно развиваться. Взять, к примеру, оперу «Милосердие Тита» — я там пела и Аннио, и Сервилию… Нет, давайте не будем брать «Милосердие Тита», давайте возьмем что-то более известное, скажем, «Свадьбу Фигаро». Я пела Барбарину, даже записывала. Я множество раз пела Керубино. Следующим шагом станет роль Сюзанны. А лет через десять лет я, возможно, возьмусь за Графиню. И
так это работает с большинством моцартовских опер. Ты получаешь целую связку ключей, чтобы раскрыть секреты партитуры.
Ты вступаешь в удивительно близкие отношения с произведением. Ты получаешь шанс эволюционировать — и твой голос тоже. И это никогда не заканчивается. Вот что такое Моцарт.
А еще Моцарт небезопасен. Он требует от тебя хорошей формы. Чтобы соответствовать его требованиям,
голос должен быть — как бы это правильно выразиться? — здоровым и стройным.
Поэтому я всегда стараюсь получить одну оперу Моцарта в год. В начале, середине или конце сезона, не важно, главное, чтобы был этот маяк, который светит, зовет и возвращает на круги своя, к вокальным истокам. Это очень важно. Это продлевает молодость голоса.
— И все-таки не Моцарт, а Бизе написал главную роль для голоса вашего диапазона. Интересно, есть ли в мире меццо-сопрано, которая не мечтает спеть Кармен?
— Я бы задала вопрос по-другому. Я бы спросила: есть ли в мире певица, которая не мечтает спеть Кармен? Потому что сейчас и сопрано поют эту партию. А я об этом никогда не мечтала, потому что не чувствовала ее своей. Я просто любила и люблю оперу Бизе.
Но, знаете, сейчас я взрослею, перехожу в новую фазу жизни. Образно говоря, речь идет уже не о закладке фундамента, а о том, как ты обживаешь свой дом. Я подумываю о создании семьи, о том, что пора пустить корни. Кармен становится мне ближе, а мой инструмент становится более подходящим для нее. Иногда я ловлю себя на мысли, что
в какой-то момент я, наверное, хотела бы сделать это — спеть Кармен.
Но опять же, это должно произойти в хорошем театре и с хорошими коллегами. Чтобы не подвергать себя опасности, не перегружать инструмент.
— Рига начнет знакомство с вами со «Страстных песен», с музыки Джона Дауленда и Генри Пёрселла, написанной больше трех веков назад…
— То, как «Юпитер» играет Дауленда, меня восхищает. Дауленд ведь был невероятно популярен в свое время, он был голосом эпохи, и нам важно напомнить об этом, поделиться его прекрасной музыкой.
Эту музыку не каждый день вживую услышишь, а в таком исполнении тем более. Потому что Томас Данфорд и «Юпитер» — из того нового поколения артистов, для кого Дауленд и Пёрселл как родные. Они на их сочинениях выросли. У них в плейлистах Дауленд на первом месте, сразу за ним Пол Маккартни, а вслед Боб Дилан, Бах, Эми Уайнхаус и так далее. Забавно, правда?
